Сказки кофейного фея - Светлана Макаренко-Астрикова

Видя в проеме дверей наши мелькающие тени, фей, улыбаясь, машет нам и нетерпеливо захлопывает книгу, которую читает с карандашом в руке:

– Сколько же там добра! Горушка, можно мне подняться? Я хоть помогу Вам немножко.

Я замедляю шаги, заглядываю в столовую, опираясь о косяк:

– Ласточка моя, и тебе еще работы хватит. Подожди немножко, дом прогреется, ты переоденешься, и придешь…

– А что там было, в колонке? – Фей нетерпеливо закусывает кончик карандаша зубами. Книга скользит с ее коленей – на пол. Подхожу, поднимаю:

– «Воспоминания розы» – Мадам Консуэло де Сент – Экзюпери. Это – по русски?

– Да. Мне Аня привезла.. Нашла, где то, в книжном… Потрясающе.. Но это не мемуары, по моему.. Издательский трюк.. Может быть, письма обработанные. Я потом скажу тебе, почему… Не мемуары… Она касается ладонью моей щеки, гладит ее:

– Ты не устал? Много ходишь. Таблетки прими? Может, Вам чаю согреть?

– Чаю? – я улыбаюсь. – Можно чаю… Яблок нарежь?

– Да, хорошо.

Она с готовностью соскальзывает с дивана, бежит на кухню. И ей нашлось дело.

– Я пальто сниму? Мне неудобно в пальто.– Серый кашемир с велюром скользит куда то мне в руки, точнее, мимо рук. Звенит струя воды в кране, мелькают ее руки в ободе тонких браслетов. Звякает посуда, она тотчас находит внизу, в шкафу, какие то веселые чашки, с ягодами и цветами, ложки, блюдца, вазочки для варенья… Жужжит микроволновка, пахнет разогретыми блинами.

– Я могу плиту включить? Мне нужна заварка. Что же там было, в колонке то?

Я аккуратно вешаю в стенной шкаф пальто фея, отряхивая его и одновременно, наблюдая за ее хрупким силуэтом в сером джерси с черной замшей воротника, корсетным поясом и россыпью узких черных пуговиц на манжетах.

– Милая, ничего.. Засорилась немного. Миша фитиль почистил и все. Еще чуть чуть там мы поршень смазали… Но, все равно, надо, чтобы она поработала немного. Не поднимайся пока туда. Если что, сразу иди на улицу, зови меня, Мишу, Лешку… Мы не знаем, как там.. Ее не включали пару лет… Даже в вытяжном колпаке и на штифтах была пыль.

– Он не жил здесь, ты говорил мне, да?

– После.. жены он – не мог…. Потому – продал дачу. Обычно они жили здесь с мая по ноябрь. Зимой приезжали на выходные. Там столько старых журналов, выкроек каких то.. Может быть, Ане надо? – Я развожу руками

– Не знаю. – Фей пожимает плечами. – Вряд ли. – Сейчас – все иначе. А книг там нет?

– Нет. Там уйма сундуков. Оббитые железом, не поднимешь, только двигать.. Может, в них книги?

– Ага, и еще, фей, представь, там, на всех сундуках, черепа нарисованы и красным перечеркнуты. – Шмыгает носом Лешик, заглядывая на кухню и подмигивая нам обоим сразу двумя глазами. И как у него это выходит, не понимаю?! Но сразу – фыркаю от смеха. Фей тоже улыбается.

– Ну, и чего Вы смеетесь – то, фашистские это, что ли, сундуки? – нетерпеливо морщится Лешик. – Там вот, по – немецки написано, на одном я разобрал: «Drang nach osten…» Грэг, а чего это значит?

– «Переброска, отправка на восток», – отвечаю я. Так отмечали грузы трофейные, отправленные из районов оккупации, захваченных территорий.

– Грабленные, что ли? – удивленно таращит глаза Лешик. Он не по годам смышлен.

– Награбленные. – Тихо поправляет фей, и ахает – удивленно, тотчас – А откуда здесь это, Боже свЯтый?! С войны почти семьдесят лет прошло..

– А вдруг там – мины? – восторженно шепчет Лешик, и втягивает ноздрями аромат разогретых блинов. – Дай блинчик, фей? Один? Чего то жрать охота!

– Есть. Кушать, Лешенька. Чаю налить тебе? – Фей вздыхает, и опять его руки начинают мелькать над столом, блюдцами, чашками. Лешка наворачивает блин за блином, громко прихлебывая из яркой» ягодной чашки» немыслимо засахаренный чай – на четыре ложки – а я, уже спустившись на крыльцо, вдруг, рывком, возвращаюсь опять на кухню:

– Ланочка, Христа ради, не поднимайся без нас на чердак! Посидите с Лешей тут.

Она смотрит мне в глаза и медленно оседает на табурет, вцепившись в столешницу.

– Да. Не волнуйся. Да. Мы посидим тут. Или выйдем на улицу. И Мише скажи.. Надо вызвать этих… как они называются… минеры.

– Саперы, голубка! – я стараюсь улыбнуться им обоим. И подмигнуть – сразу двумя глазами. Кажется, у меня это получается. Впервые в жизни.

Лешка ошеломленно таращится на нас с феем, и сползает вниз, почти что под стол:

– Грэг, обалдеть, у нас что, война?!

– У нас всегда война, шевалье! – задорно отвечаю я Лешке. – Разве Вы не знали? Смотри за феем, я сейчас! – Я пулей лечу на крыльцо, перепрыгивая через ступеньку. Так я не бегал даже в детстве…

– Черт, и как я сам не допер? – Мишка сидит на садовой скамье, обхватив голову руками. – Их что, и шевелить нельзя?! Что за чушь! Может быть, там только старое тряпье. Письма к какой нибудь фрау…

– Или отравляющие вещества. Их насыпали сверху, чтобы не было соблазна у конвоя, охраны, открыть сундуки. Яд действует лет семьдесят как раз.. – Растерянно хмурюсь я… Ладно, черт с ним, рискнем, где наша не пропадала.. Иди в поселок, ищи кого то, чтобы помогли вынести сундуки в сад. Там открывать нельзя, газ рядом.. Ане не говори. Где она?

– Она в сарае.. С хламьем возится. Успокоилась, что фей в доме, и что тепло. Мишка ошеломленно крутит головой из стороны в сторону:

– Ну, попали в переплет, е – мое! Подожди, не надо звать никого! Мало ли что… На палках их надо выносить.. Подожди, я сейчас.. Я видел в сарае слеги…

…Мишка мчится в сарай, и через полчаса, на распиленных слегах, мы осторожно выносим первый сундук с чердака. Босые, взмокшие.. Странно, что сундук даже не покачнулся. Впрочем, он слишком тяжел, а ступеньки у чердака слишком пологи. Хоть в этом – плюс…

Едва мы ставим сундук на садовой дорожке, как фей бросается ко мне, с полотенцем и стаканом воды в руке.

– Выпей, я вытру… Миша, сейчас я и тебе вытру. И дай, я перевяжу вот здесь, у запястья, а то жилы растянешь.. Она быстро перевязывает мне руку эластичным бинтом, Аня, смотря на нее, делает то же самое Мишке. – Предплечье еще, Ань. А то – растянет… – Тихо, сосредоточенно подсказывает фей. – Может быть, носки? Ты простудишься! – Она умоляюще смотрит на меня, потом кусает губы и качает головой.

– Нет. Надо слышать пол. Это босиком лучше, да? Там их много?

– Шесть. Два поменьше чуть чуть. – Я снимаю рубашку. У Лешика глаза становятся круглыми от изумления. Он впервые видит мой обнаженный торс и все мои шрамы.

– Грэг, ну ты и жила! Ни фига себе! – Лешка восторженно свистит через зубы. – Ты в танке горел, что ли?

– Ага, брат! В прошлой жизни. – Я киваю, и быстро наклоняюсь: – Любимая, оботри немножко, жарко… – Ее руки касаются моей спины, лопаток. Она растирает меня мокрым полотенцем, осторожно, но сильно… Как может только нежнейший фей.

– Лешка, тащи, там еще в сарае слеги есть, поменьше.. И не подходи к сундукам. – Резко бросает Мишка сыну и, выхватив у Ани из рук таз с водой, выливает его себе на голову.

Аня ахает потрясенно:

– Тьфу, шальной! Обалдел, простынешь! – И бежит, сломя голову, в дом, за свежими полотенцами и рубашками.

…Рубашки – стары и прохладны, но освежают ненадолго, тотчас взмокая от пота на плечах и лопатках.

– Жаль, что бани у нас нет.. Надо весной слепить! – бурчит Мишка, когда мы ставим на рабатку, под яблоней, очередной чердачный трофей. – Что это за дача, без бани, к черту!

Я сажусь возле сундука, на опавшую листву. Почти без сил. Но колено странно не ноет. Я чувствую себя легко. Как птица, взлетевшая на небеса…

– Ну, вот так уж, без бани.. Шале, брат. Профессору – зачем баня? – я опускаю пальцы в карман рубашки. Там обычно лежат – сигареты. Но кармана нет. Рубашка – другая, я напрочь забыл про это. Фей протягивает мне начатую пачку, садясь рядом, и прислонясь спиной к стволу яблони. Кладет руку на мое колено. Рука горяча невероятно. Ее жар я чувствую и сквозь штанину – Милый, он – не профессор. Он – антиквар. Говорят, что его дед скупал вещи у эвакуированных и ссыльных..

– Дед? Какой дед? – Мишка, прищурив левый глаз, кладет руку на запястье фея.– Отец, может быть?

– Нет. Фей качает головой. Еще – дед. Когда сюда приехала княгиня Наталия Оболенская, на свидание с сосланным сыном Андреем – ему дали двадцать пять лет лагерей – то он купил у княгини за десять рублей медальон с портретом наследника Цесаревича Алексея. Это был медальон ее сестры, княжны Екатерины, наградной. Княжна была фрейлиной Двора…

– А этот хмырь, ваш хозяин дачи, кем он был? Жуликом? Давил тут на жалость: «Жена, не могу!"… То – то, на барыши от скупки дом за Волгой купил себе! – Беззлобно ворчит Мишка, и поднимается с земли, протягивая руку фею.

– А ты откуда знаешь, королева, про эту фрейлину Двора? Читала, что ли где?

– Читала. – Фей ясно улыбается. – Я в чашку как то воду налила, меня рвало, смотрю, а там лицо такое красивое, ясное, тонкое.. И рядом – еще одно.. Цесаревича… Я по фото знаю.. У меня же альбом есть. И потом, в поселке говорили про этого хозяина. Молочница мне ляпнула, что он больно дешево дачу нам продал… Может, удирал от кого?